Алюня

Бесплатно получить протез и бельё могут только пациентки с инвалидностью
Фото: Полина Авдошина
Поделиться
Рак молочной железы раз и навсегда меняет облик женского тела. После операции у женщин часто остаются заметные шрамы и рубцы, а некоторым ради шанса на жизнь приходится и вовсе пожертвовать грудью. Журналист НГС поговорила с жительницами Новосибирска, которые пережили операции на груди — они привыкают не стесняться шрамов, носят протезы и знают, как чувствовать себя счастливым даже в самые тяжёлые времена.
История Екатерины Казаковой
— Шишечку в груди я обнаружила сама, мне было 35 лет. Весной на диспансеризации заметили, что грудь рыхлая, ведь я кормила детей одного за одним. Гинеколог предположила, что ещё не ушли молочные мешки. Я обратила на это внимание, стала контролировать.
Через некоторое время, когда грудь стала однородной, я увидела какой-то шарик, шишечку. Пошла на маммографию, но там ничего не обнаружили. Я всё равно сказала врачу, что у меня не всё хорошо. Разделась, предложила потрогать, врач нашла уплотнение и отправила на УЗИ. Сначала мне поставили диагноз «фиброаденома» и направили к онкологу.
Онколог сделал пункцию, опухоль была доброкачественной, посоветовала на всякий случай вырезать. Пункция — такой анализ, где велика вероятность, что можно не попасть в раковую клетку. Получилось так, что мои раковые клетки не попали в шприц. Казалось, что всё хорошо, что это всего лишь фиброаденома. Я не сразу кинулась её удалять. Когда делают операцию, берут один срез и отправляют на экспресс-анализ, который делается во время операции. Он тоже показал, что у меня доброкачественная опухоль — даже на срез не попали раковые клетки.
Екатерина считает, что больные не должны замыкаться и вести затворнический образ жизни. По её мнению, если разделить с другом радость, её станет больше, а горя — меньше
Фото: Екатерина Казакова; фотопроект «Клуба хороших людей Сибири»
Поделиться
Спустя три дня меня выписали, я стала ездить на перевязки. Только через две недели пришли результаты гистологии (анализ тканей — Прим. ред.) — рак молочной железы первой стадии. Причём трижды негативный рак. Он не зависит от гормонов и не реагирует на гормональное лечение.
Я не плакала. Когда узнала, то не билась головой об стену, не спрашивала, почему я, за что. Только спросила врача, что мы будем делать дальше. Больше испугался муж. В тот день у меня были планы — я же не собиралась узнавать, что у меня рак, — собиралась в гости к подруге. Звоню ей и говорю, что скорее всего не приеду, у меня рак. А она: «И что? Это не повод откладывать нашу встречу». Мужу сказала по телефону. Приезжаю домой, а он поехал с детьми — такие чувства были, что не мог сидеть и ждать. Когда вернулся — смотрел большими глазами, молчал и не отходил от меня. Это очень важно, когда рядом мужчина, который любит тебя безусловно. Я не думала, что буду лысой, страшно худой или, наоборот, толстой, не размышляла, мол, зачем я ему такая нужна.
Моему мужу памятник надо ставить! Я всегда знала, что он будет рядом. Он буквально носил меня на руках, кормил. После четвёртой химии от смерти спас: у меня было очень сильное обезвоживание, я постоянно падала в обмороки, однажды он меня подхватил и понёс к врачу.
Мне удалили подмышечные лимфоузлы, чтобы понять, пошли ли раковые клетки по организму. После первой операции надрез был ювелирный, его не видно. А после второй у меня поднялась температура, шрам заживал домиком — ну всё, думала, такая молодая, а майку теперь не надену.
Когда волосы в один момент выпали, то муж сбрил остатки, а я слёзы промокнула. В парикмахерскую идти не могла, после второй химии постоянно лежала, меня тошнило — волосы на подушке оставались. Первое время я ходила в платочке — боялась напугать детей, — а потом как-то все привыкли. У меня был парик, но я не носила его. Химиотерапию проходила весной и летом, а парик был очень тяжёлым и жарким. Знаю, что девочки за бешеные деньги заказывают парики, но я предпочитала платки.
На химии волосы выпадают не только на голове. Ещё и брови, и ресницы… Я сильно похудела. У тех, кто принимает гормоны, сильно отекает лицо, появляются большие щёки — человек выглядит больным.
Пережить болезнь Екатерине помогла вера, что супруг с ней навсегда и любит её не за внешность
Фото: Екатерина Казакова
Поделиться
Я всегда думала, что у меня будет трое детей. Когда только поставили диагноз, врач говорил, что я смогу родить только через 5 лет — всё это время женщины пьют гормоны. Я мысленно прибавила к 36 годам эту цифру — 41, в этом возрасте я не планировала рожать, поэтому попрощалась с мечтой. Но на комиссии мне сказали, что можно через 2,5-3 года. Когда узнала, что беременна, то испытала и страх, и радость. Прошло только 2 года и 3 месяца после последний химии. С дочкой сейчас всё хорошо.
Недавно на приеме у кардиолога я перечисляла свои болячки и упомянула, что после рака груди родила ребёнка. Врач всё это записывала, записывала, а потом говорит: «Знаете, у вас такая жажда жизни, что медицина бессильна».
Нередко при раке груди женщине удаляют не только опухоль и лимфоузел, но и полностью всю грудь
Фото: Полина Авдошина
Поделиться
История Розы Григорьевны (имя изменено по просьбе героини)
— Ещё в 2011 году (я тогда жила в Братске) пошла на маммографию. Обследование что-то показало, но онколог сказал, что ничего страшного. Потом я каждый год делала маммографию. В 2018 году (к этому времени уже переехала к дочери в Новосибирск) я сильно простыла. Через некоторое время выскочила большая шишка, и тогда я записалась на обследование.
Онколог сказал, что долгие годы рак дремал. Мне повезло, что 7 лет он не проявлял себя. Диагноз поставили за день: «рак молочной железы второй стадии». Говорят, что рак не чувствуешь, но это не так. Перед этим я ещё работала в магазине, чувствовала себя с каждым днём хуже и хуже, в один день сильно подскочило давление, и я просто упала.
Когда узнаёшь диагноз, то испытываешь шок — обидно, больно. В горбольнице предложили сперва сделать химию, а после удалить. Некоторым делают иссечение груди, кому-то отнимают грудь полностью — всё зависит от диаметра. Мой онколог посоветовал убрать всё.
Некоторые женщины после операции не могут смотреть на себя в зеркало. Шов, конечно, у меня безобразный, келоидный (с рубцом) — организм плохо сработал, не очень красиво зажило. Я тоже стараюсь не смотреть на себя, первое время даже голова кружилась. Дочка столько пережила, сама обрабатывала мне швы — я не могла взглянуть на свои рубцы.
Сейчас ношу специальный протез. Это силиконовые вкладыши, которые нужно носить в особом бюстгальтере, он с кармашком. Инвалидность мне не дали — комиссия написала, что нет возможности. Добиться инвалидности вообще сложно. Поэтому протез мы купили сами, российский. Есть ещё из Германии, они удобнее — у них застёжки спереди, а у наших сзади. Бюстгальтеры мы брали по 700 рублей за штуку, а протезы — от тысячи. Немецкие, которые рекомендуют, стоят от 4 тысяч.
Если не надеваю протез, то ощущение, будто бы чего-то не хватает, начинает болеть шея, спина — нет равновесия, груза. Протез приходится носить даже дома, ведь ты всю жизнь живёшь с двумя грудями, каждая у меня весила 500-600 граммов — когда ходишь без протеза, с одной стороны есть вес, а с другой пусто.
Протез нужно каждый день промывать, чтобы он прослужил долго. Можно и всю жизнь с одним проходить. Одна бабушка из больницы (не знаю, по какой причине она не получила инвалидность — может, просто решила не ходить по комиссиям) насыпала в мешочек гречки и так ходила.
После операции жир с груди сгоняют в район руки, такая шишечка получается — неприятно, у всех под мышкой висит. Летом ношу футболки, платья, но ощущение, что одежду на одну сторону постоянно перетягивает, сидит не так, как раньше, приходится поправлять кофту. В принципе, не видно, что там силикон. Только из-за той шишки уже не наденешь облегающий свитер. После операции толком не ощущаю руку, делаю зарядку, разрабатываю. Её нужно постоянно растрясать — скапливается лимфа, ей же некуда идти. Врачи говорят, что задеты все нервные окончания, нужно время на восстановление, хотя после операции уже год прошёл…
Считаю, инвалидность должны всем давать. Если у тебя есть группа, ты можешь взять путёвку в санаторий, пройти реабилитацию, получить лекарства — их же многим выписывают из-за последствий химиотерапии. Конечно, поддержка нужна.
Но вообще наши российские женщины не унывают. Я сблизились с теми, с кем была на операции. Мы перезваниваемся, узнаём, как самочувствие друг у друга. Одной в 80 лет сделали операцию, она уникальная женщина, такая шустрая, ей и на дачу надо, такая оптимистка, от неё заряжаешься энергией. Говорит, что ей надо прожить ещё пять лет — внука вырастить. Другой 70, она поёт в хоре, занимается физкультурой. Хоть и плохо — она всё равно поёт, не унывать же теперь.
Вы тоже хотите рассказать свою историю о преодолении жизненных трудностей или проблем со здоровьем? Напишите в редакцию НГС по Viber, Telegram, WhatsApp на номер 8 982 781-74-07.
Что еще почитать про онкологию
Девушка, которая борется с лимфомой, честно рассказала о самых раздражающих вопросах. А наша коллега поделилась собственной историей — как она осталась без волос после химиотерапии и через что ей пришлось пройти. До этого главный онколог города назвал четыре основные причины смертности от рака.
Источник
Алюня
На летние каникулы после девятого класса Димка поехал на юг с матерью. По дороге мать решила заехать к своим родственникам. Поезд пришел уже после обеда, потом долго ждали автобус и приехали уже к ночи. В доме началось суетливое оживление, искренне и немного наигранно радовались встрече, поругивали мать, что так редко приезжает, вспоминали других родственников. Димке все это было скучно, он устал и с нетерпением ждал, когда можно будет лечь спать. Девчонка появилась совершенно неожиданно. Она, видимо, спала и ее разбудили громкие голоса. Девчонка окинула всех удивленными и смешливыми глазами, увидев Димку, озорно подмигнула ему и вскрикнула: «Ух, ты!», нисколько не стеснясь окружающих. Димка был смущен и озорным взглядом, и этим откровенным выкриком, выражавшим симпатию к нему, очевидно, и видом ее полуобнаженного тела, пухлого и довольно развитого. Она выскочила прямо из постели, тесная майка, небрежно заправленная в трусы, натягивалась круглыми небольшими грудями, а голые ноги были полны и развиты уже совсем по взрослому.
На девчонку обернулись, прикрикнули: «Алюня, как не стыдно, иди оденься». Алюня, которую ее раздетость нисколько, по видимому, не смущала, состроила недовольную гримаску, подмигнула задорно Димке, нехотя повернулась и, дразняще покачав своим полным задиком, скрылась за дверью. Заговорили об Алюне, жаловались на ее дерзость, непоседливость, озорной характер, но в жалобах этих звучала гордость. Алюня вернулась уже одетая, косила своими большими смеющимися глазами на Димку. Разговор шел о детях, такие разговоры Димке всегда не нравились, взрослые совершенно ничего не понимали в них, словно сами никогда не были детьми. Алюня незаметно подошла к нему и шепнула:
-Ты надолго? — На три дня.
Ее шепот словно бы выделил их двоих среди всех находящихся, установил между ними понимание. С замиранием сердца Димка подумал, что он непременно завтра же коснется ее тела, или вдруг он каким-то образом увидит ее даже совсем обнаженной. Мысль о том, что у него с ней может быть нечто большее, он сразу же отогнал — она все-таки на два года младше его. С ней могла быть только игра, намек, не более. Серьезное должно было произойти у него с женщиной опытной и, естественно, старшей его. «Ты плавать умеешь? — шепнула Алюня. — Да, конечно. — Тогда завтра утром пойдем на речку».
Проснулся Димка поздно, и когда вышел умываться, его встретил насмешливый голос: «Ну, сколько же ты можешь спать? Я жду, жду, а он все спит. «Когда Димка еще только проснулся, какое-то смутное ощущение чего-то дразнящего и терпкого охватило его и напомнило сразу — смеющаяся девчонка в майке и трусиках, тугие грудки, оттопыривающиеся под майкой, покачивание полного задика. А вот сейчас на реке она в купальнике, но нет того жгучего ощущения оголенности ее тела. Во всяком случае, вчерашнего ощущения не было, и ему стало немного грустно от этого. И даже то, что мокрый купальник облеплял ее так, что полностью прорисовывались груди и выпуклая округлость под животом, не так волновало его, как вчера вечером взволновало одно лишь минутное появление ее. Хорошо бы потрогать, какие у нее груди. Она, наверное, не станет визжать, если он потрогает их. Но лучше сделать это словно бы нечаянно, а то подумает еще черти что. Была бы она постарше, или хотя бы ровесница, а то как-то неудобно. Конечно, он сам в ее возрасте уже кое-что понимал в этих вещах, и она понимает наверняка. Но вдруг она начнет над ним надсмехаться, да еще при взрослых, вдруг это ей не понравится, пищать начнет. Вот будет неудобно. Скажут — щупает малолеток. А что если затеять возню в воде, и обнять ее сзади за груди. Алюня не визжала и даже перестала вырываться, она замерла, прижавшись к нему спиной, тугими ягодицами, пока его ладони сжимали ее грудь, скользили по ней. Димка с сожалением отпустил ее, очень здорово было сжимать ее груди, маленькие и тугие как теннисные мячики, но слишком долгое тисканье показалось ему неприличным. Потом он еще несколько раз в воде обнимал ее, и Алюня сама с удовольствием провоцировала его на это.
Пора было уходить, но они не успели высохнуть, и Алюня предложила пойти выжать одежду в кустики. Их разделял низкий, но густой кустарник, и Димка видел косящиеся на него глаза девчонки, когда она выжимала купальник. Собственная нагота, скрытая от нее лишь тонкой преградой куста, возбуждала его и придавала особую остроту его ощущениям. Он опустил глаза, пытаясь сквозь ветви увидеть тело Алюни, и покраснел, когда она прикрикнула: «Ты чего подглядываешь?»
Вечером они снова пошли на речку. Теперь они были там почти одни, он уже чаще и смелее трогал ее груди, и даже коснулся ее бедер и живота. Уже стемнело, когда он пошел отжиматься в кусты. Алюня подкралась потихоньку, выскочила из кустов и завизжала: Ух ты, совсем голый! Он замахнулся на нее мокрыми плавками, которые держал в руке. Алюня, смеясь, убегала через кусты, крича: «Голый как червяк». Хорошо, что темно, что она могла увидеть? И все же было немного стыдно, и в то же время волнующе, что она видела его в таком виде. «Ну погоди, — сказал он, — завтра я тоже подсмотрю за тобой. « — «Это нечестно, — возмутилась Алюня. — Я просто пошутила, я хотела попугать тебя, ведь было темно, а днем подсматривать стыдно. — А это мы посмотрим. — Только посмей подсматривать за мной, я такой крик подниму, тебе будет стыдно. — Ты у меня все равно за сегодняшнее ответишь. — А что ты мне сделаешь? — Потом узнаешь. — А вот и ничего не сделаешь. — Сделаю. — Подумаешь, как будто я не видела голых мальчишек, ничего в вас интересного нет». Потом, подумав, добавила: «А я все равно видела у тебя хохолок». Он хлопнул ее по задику. «Не бей меня по попе, а то меня любить не будут. — Нужна ты кому! — Кому-нибудь и нужна. Слушай, пойдем завтра в лес? — Ага, боишься идти на речку. — Я тебя боюсь? Ха-ха. В лесу тоже озеро есть и в нем можно купаться. Я люблю туда ходить. Только до него далеко и идти одной страшно. Там и ягод много. — Пойдем. — Только утром
не спи так долго».
С полчаса они шли по дороге, потом свернули на тропу, уходившую вглубь леса. Светлый лес вдруг неожиданно сменился мрачным, густым, сквозь который почти не пробивалось солнце. Ветер шумел в кронах высоко вверху, а внизу ничего не колыхалось. Тишина подавляла, лишь изредка пугающе скрипели стволы. Даже Димка чувствовал какой — то страх, а Алюня вообще замолчала, шла рядом притихшая, испуганно поглядывая по сторонам. Вдруг она остановилась: «Отвернись и не вздумай поворачиваться! — Зачем? «Она покраснела: «Ну, надо мне. — А,- понял он, — так сбегай в кустики. — Я боюсь, здесь страшно. — А что же ты хочешь? — Постой рядом, но не поворачивайся. — А потерпеть не можешь? — Могла бы, не просила, — раздраженно ответила она. «Ну ладно, давай», — с напускной небрежностью сказал он. Алюня зашуршала за его спиной, он непроизвольно напрягся, вслушиваясь: хрустнули коленки, когда она присаживалась, струя с шумом ударила в сухие листья, зашелестела, зажурчала, снова шуршание одежды, звук хлопнувшей по животу резинки. «Пошли», — сказала девчонка. Лицо Димки горело. «Ну ладно, — думал он, — на озере я тебя потрогаю, нужно будет залезть ей под купальник, она, наверное, позволит это, и он коснется голой ее груди». Эти
мысли слишком волновали его, и он постарался отвлечься от них. А что было бы, если бы он повернулся, когда она сидела на корточках? Все, до озера об этом не думать, а там посмотрим.
Озеро открылось неожиданно. Только что был лес, и сразу открытое пространство, зеленый луг и посреди озеро как осколок зеркала, забытого кем-то. Димка разделся и полез в воду, а Алюня отошла в сторону. «Я сейчас разденусь, а ты ко мне не подплывай. — Подумаешь», — сказал он, и с трудом сдерживая нетерпение, нырнул в ту сторону, где переодевалась девчонка. Вынырнув, он увидел ее уже в воде. «Когда она успела переодеться? — удивленно подумал он. — Жаль, не успел взглянуть на нее». — «Не подплывай ко мне! — закричала Алюня. — Я без купальника. — Тем лучше, вот теперь я на тебя и посмотрю.» Задыхаясь, он устремился к ней. «А я в трусах», — язвительно бросила она, моментально охладив его пыл. Но зато лифчика на ней не было. Круглые груди ее с розовыми пятнышками сосков светились в воде, вызывая томительную дрожь в его теле.
«Не смотри на меня, — сказала она, — это нехорошо и не подплывай ко мне ближе». Она поплыла от него. Обогнав ее, он встал перед ней, и она поневоле остановилась, вода покрывала ее до плеч. «Ну что ты уставился? — А тебя никто не заставлял купаться в таком виде. — Я забыла дома купальник». Она дразняще посмотрела на него и нырнула. Димка хотел было нырнуть следом, но в это время она ткнулась в его ноги, и, всплывая, ущипнула за самое чувствительное место. Стремительно вынырнув, она вскрикнула: «Вот тебе!», и изо всех сил помчалась от него. Она бежала к берегу по пояс в воде, когда он в броске схватил ее за бедра, уже у самой кромки воды повалил ее и сомкнул руки на ее обнаженной груди. Прохладные тугие грудки ее напряглись и теплели под его ладонью. Она, визжа, вырывалась, но чувствовалось, что эта схватка приятна ей. В борьбе он не упустил возможность потрогать ее сморщенные, твердые как бутон соски, а потом его рука скользнула вниз, и сквозь мокрые трусики он ощутил упругую выпуклость меж ее бедер, словно купол.
На берегу она одела майку и закрутила ее над талией, чтобы она не намокла от трусов. Когда она наклонилась, ее плотно облепленные мокрыми трусиками ягодицы натянулись, и он шутя, шлепнул ее ладонью по задику. «Что ты все время бьешь меня по попе? «Она выпрямилась и покрутила задиком: «Правда, она у меня красивая? — Черти что», — сказал Димка.- Что бы ты понимал? — обиделась Алюня. — Это еще как посмотреть: черти что или кое-что». Она оценивающе посмотрела на себя: «Ноги толстоваты, конечно. Зато все остальное, что надо. — Как будто ты разбираешься в этом? — Побольше тебя. Подумаешь, какой взрослый, на два года всего старше, а строит из себя. Побольше тебя понимаю кое в чем, понял, — Ну что ты разошлась? — А ты не строй из себя, скажи честно, красивая у меня фигура? — Ничего. — Ничего — это пустое место, а зто — она похлопала себя по ляшкам и животу — совсем не пустое место, — и рассмеялась. «Да, красиво», — согласился Димка. — Вот так-то».
Они подождали еще немного, пока обсохнут, и пошли назад, но не прежней дорогой, а в обход озера, где начинались большие поляны. Там попадалась земляника, и они разбрелись в стороны. Совсем как соски Алюни, — думал Димка, глядя на ягоды. Неожиданно девчонка вскрикнула. Он подбежал к ней: «Что такое? » Алюня широко открытыми глазами смотрела на него: «Меня что-то укусило. — Что? — Я не знаю. — Где укусило? Куда? » Она ткнула пальцем себе в задик и застонала: Ой, ей…ей, больно как». Молниеносно приспустив трусики, она подняла платье, и крикнула: Ну что же ты стоишь? Подуй хотя бы, мне же очень больно! » Он наклонился к белым круглым холмикам, переспрашивая: «Где же? — Вот здесь». Ничего не увидев, он вытянул губы трубочкой, подул на белую, не тронутую загаром кожу. Алюня вдруг дернулась, и он ткнулся губами в прохладное податливое тело. Алюня тут же, смеясь, отскочила и, поддернув трусики, захохотала довольная: Ух ты. Как здорово. Говорил черти что, а сам целовал мою попу. Как я тебя обманула? «Смеясь, она повторила еще: «Ты поцеловал мою попу.» -Ну смотри, Алюня, доиграешься, плохо будет. — Это как так? Что ты сделаешь? — Тогда узнаешь. — Я знаю, чего ты хочешь. А может мне от этого совсем не плохо будет? Но ничего из этого у тебя не выйдет. — Я совсем не про это. Я даже не думал об этом. — Рассказывай, — засмеялась она, видя его смущение. — Я все вижу, все чувствую. Все вы об этом думаете. — Додразнишься, ох, додразнишься. «Она восхищенно зажмурила глаза: «Но если ты ко мне притронешься, я тебя всего исцарапаю. — Нужна ты мне. — Ах, не нужна. Да я с тобой вообще разговаривать не буду». Она помедлила, потом добавила примирительно: «До самого дома». Но уже через пять минут она сдается: «Не будь таким злым, а то вечером не пойду с тобой гулять. «Это для него неожиданность, она приглашает его гулять.
Вечером он ждет у крыльца, пока Алюня переодевается. Она появляется в дверях, останавливается, поворачивается вокруг, давая ему возможность оценить ее. На ней синяя короткая юбочка и белая кофточка, и похоже под кофточкой ничего нет, она так плотно обтягивает ее грудки, что видны даже маленькие соски. Дождавшись появления на лице Димки ожидаемого выражения, она проходит вперед: «Ну и куда мы пойдем? — Куда хочешь», — отвечает Димка. Они немного походили по улице. Димке еще непривычно разгуливать с девчонками, к тому же ему все время кажется, что все таращатся на ее торчащие грудки. Вот появиться бы с Алюней у себя в городе перед одноклассниками, они бы обалдели. «Посидим немного», — предлагает Алюня, когда они завершают прогулку по улицам». Тебя ругать не будут, что поздно? — Меня не будут, а вот тебя может быть», — тут же язвит она. Он сначала сидит рядом с ней, но девчонка толкает его: «Мне холодно». Ага, значит, она хочет, чтобы он потискал ее, вообще она ведет себя так, словно он ее мальчик. Он обнимает ее за плечи, потом лезет ей под кофточку. Как он и ожидал, под кофточкой у нее ничего нет. Интересно, думает он, как это произойдет у него с ней, произойдет ли вообще? Она все время дразнит его, язвит, а вот сейчас, когда он трогает ее голые грудки, она такая тихая и покорная. Может она хочет, чтобы он сделал это с ней прямо сейчас. Она ведь просто провоцирует его на это. Предложить ей сделать это? Как это сделать, какими словами предложить? К тому же днем она достаточно ясно сказала, что не позволит ему этого. Кофточка у Алюни совсем задралась, живот ее матово светится в темноте. Бутон соска, такой упругий, упирается в ладонь, щекочет, грудь ее становится горячей. Рука лежащая на ее груди потеет, он перекладывает ее на другую грудь, и она тоже вскоре становится горячей. Вторую руку Димка, словно нечаянно, опускает ей на колено, потом потихоньку взбирается от колена вверх. Если она позволит ему забраться ей под трусики, значит она согласна. Достигнув края трусиков, он замирает, но Алюня решительно отбрасывает его руку. Через некоторое время он начинает все сначала — волнующий подъем по ее ноге по уже завоеванной территории до кромки трусиков, ее защита на этой границе. Так повторяется несколько раз, ему никак не удается пробраться к заветной цели под ее трусиками, зато он гладит ее ноги: гладкие, упругие, теплые. Наконец Алюня прерывает эту бесконечную игру, пора домой. Красные, горячечно возбужденные, они еще немного помялись перед дверью, словно колеблясь, не вернуться ли и продолжить игру. Он нежно сжимает ее руку, последний раз нетерпеливо трогает ее тело. Лежа в постели, он думает, что завтра непременно должен уговорить Алюню, ведь вечером он уже уедет. Нежность и любовь к Алюне переполняют его.
Утром в доме никого нет, все взрослые уехали навестить знакомых. Алюни нигде не видно, и он заглядывает в ее комнату. Алюня лежит в постели, но не спит и сразу поворачивается к нему: «Ты зачем сюда пришел? — Увидеть тебя. — Увидел и уходи, я ведь голая лежу. — Вот и хорошо, вылезь тогда из-под одеяла. — Слишком многого хочешь, я ведь совсем голая, — еще раз подчеркивает она. — Вот я и посмотрю, какая ты. — Ишь ты, сам одетый, а я буду голая. Вот разденься, тогда я может и вылезу. — Обманешь. — Честное слово. — Ну хорошо, я раздеваюсь. — Совсем — совсем разденься. — Ты же обманешь. — Не веришь, вот на, — она показывает из-под одеяла голый задик, — видишь». Он стягивает с себя плавки. «Ух ты, какой! — взвизгнула Алюня. — Теперь ты вылазь из-под одеяла. — Я пошутила. — Тогда я стащу его с тебя сам». Он мог бы и залезть под одеяло к ней, но ему хочется увидеть ее всю голой. «Вот, пожалуйста, — она отбрасывает одеяло и лежит перед ним голышом на боку. — Увидел, все теперь видел? «В глазах у него даже темнеет. «Я знаю, чего ты хочешь от меня, но не надейся, — нагая девочка с любопытством смотрит на него. — А он всегда у тебя так торчит? — Нет. — Значит, это из-за меня? Из-за того, что я голая? — Да. — Ух ты, какой твердый!- Алюня… — Фи, какой большой и торчит как сучок. — Это из-за тебя, Алюня, потому что ты его трогаешь. — Он красный как перец и горячий как печка. — Алюня, давай сделаем это. — Ты сделаешь мне больно. — Тебе будет хорошо. — Он такой толстый и большой, я просто не представляю, как он туда влезет. — Раздвинь ноги еще немного и подними колени. — Я не думала, что он такой громадный. Я видела у мальчишек, он тонкий и стоит карандашиком. Я боюсь мне будет больно. — Ты не бойся, все будет хорошо. — Тогда делай это поскорее, мне страшно, Ну что ты делаешь, мне так больно. — Но ты же сама сказала. — Ты меня совсем придавил, он слишком большой, прямо дубина какая-то. Ой, осторожнее, подожди, не надо, я сама, я сама вставлю, только не дави так сильно…ой-ей ей…Ты совсем как медведь, грубый медведь. У меня, кажется, кровь идет… Ты уже все? Ну поскорее, пожалуйста, мне же очень больно. — Я сейчас, я быстро, Алюня… Вот, все. — Ты дурак, дурак и обманщик. Мне совсем не было приятно, только больно и все. — Я думал тебе будет приятно. — Ты даже не поцеловал меня. Ты что не знаешь, что девочек целуют перед этим? — Я думал, ты не хочешь этого». Он только сейчас соображает, что они ни разу не целовались. — Думал, думал, а ничего не понимаешь. Мне так больно, как будто ты пырнул меня ножом. И почему все врут, что это хорошо? — В следующий раз уже не будет больно. — Ну, уж дудки, чтобы я позволила еще раз… Нет, ни за что. Дай же что-нибудь вытереть кровь. О какой ты неловкий, видеть тебя больше не хочу. — Я сейчас достану платок. — Больше не смей трогать меня, и не подходи ко мне даже. — Я не знал, что тебе будет так больно. Извини, Алюня, я не хотел этого. — Не хотел, но сделал. А когда ты делал это другим девочкам, им не было больно? А знаешь, все-таки мне было немножко приятно, все-таки в этом что-то есть, иначе, почему все занимаются этим. — Ну вот! — обрадовано говорит он. — Ты сегодня уедешь, а когда приедешь еще? — Не знаю. — Ты приезжай на следующее лето. — Ладно. Теперь иди, а то кто-нибудь придет.
На автобус провожали все, и Димке никак не удавалось остаться наедине с Алюней. Наконец он находит момент: «Я обязательно, обязательно приеду еще», — клянется он, и вдруг замечает слезы в глазах Алюни. Она отворачивается и незаметно вытирает глаза. Он машет из окна автобуса, пока за поворотом не скрываются и Алюня, и провожающие. Сразу становится грустно и тоскливо. Ушли в прошлое три дня с Алюней, и то, что произошло у них сегодня, когда он стал мужчиной. Почему он не сказал ей об этом. Хотел казаться опытнее, взрослее? Разве думал он об этом, когда впервые увидел ее. А как она дразнила его. Он считал, что она не девушка, и давно уже испробовала это, а он оказался у нее первым. И как легко она согласилась. Он представлял, как возвратится сюда на следующий год, как он снова будет с Алюней делать это.
А.Барк
Источник